Справочник «Сюжеты»

Языков Николай Михайлович
(1803—1846)

Русский поэт. Родился в Симбирской губернии в богатой помещичьей семье, получил хорошее домашнее образование. Учился в Санкт-Петербурге в Горном кадетском корпусе (1814—1819), затем в Институте инженеров путей сообщения (1819—1820), но не окончил. Сочинять стихи начал рано, а в петербургские годы завязались его первые литературные знакомства. В 1819 при посредничестве литератора Очкина впервые выступил в печати (в журнале «Соревнователь просвещения и благотворения» появилось его стихотворение «Послание к А.И.Кулибину», а в 1822 Воейков уже предрекал ему «блестящие успехи на поприще словесности».

Осенью 1822 (вероятно, по совету того же Воейкова) выехал в Дерпт (ныне Тарту), чтобы поступить на философский факультет тамошнего университета. Дерптский университет оставался относительно свободным от стеснений, постигших российские университеты незадолго до этого, и Языков с готовностью окунулся в атмосферу вольномыслия и «студентских кутежей» (на «буйства» студентов там, по традиции немецких университетов, смотрели сквозь пальцы).

На годы, проведенные в Дерпте (1822—1829), пришлись и становление оригинальной языковской поэзии, и самая ее прославленная пора. За это время было создано более половины всех его стихотворений. Герой дерптской лирики — поэт-студент, упоенный своим талантом, молодостью, независимостью, уверенностью в своих грядущих великих свершениях (этот герой впервые явился в цикле студенческих песен 1823 и в дальнейшем определял восприятие поэзии Языкова современниками). Молодецкая удаль, бесшабашность, заносчивость и похвальбы этого героя имеют истоки в русском фольклоре, что придает ему известное национальное своеобразие (на том же основании языковский «русский студент» ассоциировался и с поэтом-гусаром лирики Дениса Давыдова). Свойственна ему политическая оппозиционность, модная накануне декабрьского восстания 1825. Ряд его исторических, «оссианических» по колориту и откровенно аллюзионных стихотворений 1823-1824, прославляющих героику национальной старины («Песнь барда во время владычества татар в России», «Баян к русскому воину при Димитрии Донском…», «Услад», «Евпатий»), указывает на их тесную связь с программными установками литераторов-декабристов. Есть у него и прямо декларативные, в духе декабристов, стихи — например, элегии «Свободы гордой вдохновенье!..», «Еще молчит гроза народа…» (оба 1824), «Не вы ль убранство наших дней…» (1826). Однако за вольнолюбивой лирикой Языкова стоят не определенные политические убеждения, а эмоции вольной души, нетерпимой к любым притеснениям. Нет в его лирике и характерного для поэтов-декабристов мотива жертвы, приносимой во имя свободы отечества.

Уже в первые дерптские годы Языков приобретает известность молодого поэта, обещающего ослепительные успехи, — поэта, за которым будущее русской поэзии. По рекомендации Рылеева его избирают в действительные члены Вольного общества любителей российской словесности (1824). Знаки внимания ему оказывет Жуковский, познакомившийся с Языковым в один из своих приездов в Дерпт. В 1823 ему адресует стихотворное послание Дельвиг, в 1824 — Пушкин, лично еще с ним не знакомый. На стихи последнего Языков ответил стихотворением «Не вовсе чуя бога света». Для Пушкина Языков, наряду с Дельвигом и Баратынским, вошел в «плеяду» поэтов, «поставленную им почти вне всякой возможности суда, а еще менее, какого-либо осуждения» (так утверждал Анненков, первый биограф Пушкина). Познакомились они с Пушкиным летом 1826, когда Языков гостил в располагавшемся неподалеку от Михайловского Тригорском, имении своего дерптского приятеля Алексея Вульфа. Воспоминаниям об этом лете Языков посвятил ряд стихотворений, числящихся среди его лучших созданий: «А. С. Пушкину (О ты, чья дружба мне дороже…)», «К П. А.»Осиповой (Аминь, аминь! Глаголю вам…)», «Тригорское», «К няне А. С. Пушкина».

Быстрый успех и всеобщее признание Языкову обеспечила прежде всего стилистическая новизна его поэзии. Ему удалось воскресить торжественный стиль оды XVIII века, но уже обогащенный опытом лирики Жуковского и Батюшкова. Гражданственная патетика, сухая и декларативная у поэтов-декабристов, у него обогащена утонченной эмоциональной культурой карамзинизма. Пафос оказывается нерасторжим с иронией. Более всего в стихах Языкова поражала пьянящая смелость в обращении языком — лексические новообразования («плясавицы», «истаевать», «водобег», «крутояр» и др.), неожиданные словосочетания («девы хищные», «возмутительные очи», «соблазнительный недуг», «яркий хохот», «разгульный венок», «восторгов кипяток» и др.), изощренные синтаксические конструкции. В 1827—1828 Языков напряженно готовится к экзаменам на звание кандидата философии, однако, так и не решившись пройти это испытание, весной 1829 уезжает из Дерпта.

В 1829—1832 живет преимущественно в Москве, где сближается с кругом журнала «Московский вестник» (Погодин, И. и П. Киреевские, Хомяков). В это время меняется герой его лирики: это уже не разгульный студент, а божий избранник, пророк, просвещенный вдохновением свыше. В стихах Языкова появляется новый, так называемый «библейский» стиль. Он перелагает псалмы (XIV и CXXXVI), создает «символические» стихотворения — такие, как «Пловец (Нелюдимо наше море…)» и «Конь». В 1831 пишет ряд стихотворений, посвященных расставанию с героем студенческой лирики («Ау!», «Воспоминание об А. А. Воейковой», «Поэт»).

В 1833 вышел из печати сборник стихотворений Языкова. Это издание ознаменовало пик его популярности. И. Киреевский тогда дал определения «господствующего идеала» и «господствующего чувства» поэзии Языкова — это «стремление к душевному простору» и «электрический восторг». Однако раздались и первые критические голоса. О Языкове начинают говорить как о поэте, не оправдавшем возлагавшихся на него надежд. Позднее это стало лейтмотивов всех, в том числе и сочувственных отзывов о нем.

Языков действительно пишет все меньше и все менее, на общий взгляд, «вдохновенно». Его начинают тяготить болезни. В 1832—1837 живет в основном в родовом имении под Симбирском. Он еще создает шедевры, как, например, послание «Денису Ивановичу Давыдову» (1835), исторгнувшее слезы восхищения у Пушкина (свидетельство Гоголя), но вдохновение посещает его все реже, и публика ропщет. Опыты в эпическом и драматическом роде («Сказка о пастухе и диком вепре», 1835; «Жар-птица. Драматическая сказка», 1836) не встречают сочувствия.

В 1838 Языков выезжает для лечения за границу и пять лет (1838—1843) проводит на курортах в Карлсбаде, Гаштейне, Ницце, но состояние его не улучшается. В стихах этого периода преобладает замедленный 6-стопный ямб с парной рифмовкой (александрийский стих), возникают чисто пейзажные стихотворения, лишенные яркого лирического героя («Толпа ли девочек крикливая, живая…», «Ницца приморская», «Переезд через приморские Альпы»). Основные мотивы — болезнь, тоска в разлуке с родиной, ассоциирующейся с широтой и простором, с отчим домом, недовольство чужбиной в самых разных ее проявлениях. Последнее с наибольшей экспрессией высказано в послании «Николаю Васильевичу Гоголю». Прежние мажорные языковские интонации воскресают лишь в нескольких стихотворениях 1841: «Морское купанье», «К Рейну», «Песня Балтийским волнам»р. В 1839 завязалось знакомство Языкова с Гоголем, укрепившим его в ревностном отношении к православию и «всему русскому». Гоголь же в статье «В чем же наконец существо русской поэзии и в чем ее особенность» (1846) дал проницательную оценку поэзии Языкова, который «для гимна и дифирамба родился», и, вместе с тем, скептически отозвался о его поздних, лишенных восторга и «хмеля», стихотворениях: «В них раздались скучанья среди немецких городов, безучастные записки разъездов, перечень однообразно-страдальческого дня. Все это было мертво русскому духу».

Летом 1843 Языков вернулся в Россию и вновь поселился в Москве (здесь он остался до самой смерти). Литературная общественность незадолго до этого раскололась на западников и славянофилов, споры которых уже переросли в личную вражду. Языков, биографически связанный с кругом славянофилов (Хомяков, И. Киреевский, Шевырев), выступил на защиту своих друзей. В 1844 он обрушился на западников с гневными посланиями «К ненашим» и «К Чаадаеву», которые оппонентами сразу же были объявлены «политическими доносами». Тогда же сложилась традиция отрицать за ними и художественные достоинства, однако в этих инвективах звучит чисто языковский, торжественный и безудержный пафос, и потому они принадлежат к числу его весьма характерных и выразительных стихотворений.

Большая часть поздних сочинений — послания, адресованные друзьям и знакомым. Религиозное умонастроение последних лет сказалось в подражаниях псалмам («В альбом», «Подражание псалму») и «сюжетных» стихотворениях из библейской («Самсон») и церковной («Землятресение») истории. Особенным успехом пользовалось «Землятресение», которое Жуковский даже называл «нашим лучшим стихотворением» (слова в передаче Гоголя). Несколько написанных в поздние годы небольших поэм Языкова успехом не пользовались. Исключение составляет поэма «Липы» (1846), опубликованная уже после смерти автора (в 1859). Речь в ней идет о бесчеловечности российской бюрократической системы, без всякого смысла разрушающей мир и покой доброй немецкой семьи. Последние прижизненные сборники стихов вышли в 1844 и 1845.

Умер Языков 26 декабря 1846 (7 января 1847) в Москве.

Владимир Коровин

Россия, 2003, Николай Языков

Россия, 2003, Дом-музей Языкова

Россия, 2003, Николай Языков

Россия, 2003, 200 лет со дня рождения Языкова

СССР, 1983.04.28, Тригорское. Кабинет Вульфа